Тексты

В парке играют дети. Они бегают и прыгают, размахивая руками, словно они ветряные мельницы, и я слышу, как они смеются. Я и сам, да и все мы, были точно такими же в свое время.

Но это было давно. Настолько давно, что все уже давно забыто. Дети постепенно внедряются в мир взрослых. Направление одностороннее: от ребенка к взрослому, от живой фантазии к трезвой повседневности, от легкости и невинности к опытности. Да, но куда девается фантазия?

Тех мятежников, которые сидят внутри нас, приручают. Послушание отвоевывает себе место. Мы пытаемся протестовать. Но тщетно.

Послушание является основой чудовищной машины, которую люди собственноручно создали. Машина, которая желает нам только добра и со временем становится священной и неприкосновенной. Но чем отличаются друг от друга наши дни, если рутина – наша плата за то, чтобы поддерживать эту машину? И что происходит с нами в тот день, когда мы задаем себе вопрос: куда, черт возьми, подевались мое веселье, мой драйв?

Как мы можем оценивать машину, если мы становимся все более и более одномерными? Как я могу предаваться размышлениям, если рядом – непрекращающийся шум машины? И как я могу сохранить свое «я», если машина постепенно внедряется в меня?

Машина важничает, она раздувается, ведь она желает мне добра. Да, машина желает мне добра, и завтра я буду чувствовать себя еще лучше. Но в конце концов я кричу: куда подевался смысл нашей жизни, черт побери?

Машина живет своей собственной жизнью. Она сильна, потому что мы сами когда-то запустили ее. Но с годами наших приобретений становится все меньше и меньше. Рабочих ресурсов все меньше. А размер прибыли нужно наращивать. Налоги следует сокращать. Процесс приватизации следует ускорить. Солидарность нужно переименовать. Любовь материализуется. Жизнь коммерциализируется. И тому, кто кричит «черт побери!», придется замолчать.

Перевод со шведского Катарины Мурадян.

Куда исчезает человеческая любовь, когда догматы веры становятся истинами в последней инстанции? И вообще, разве это не чудовищно, когда вера провозглашается истиной? В каждом из религиозных учений заложены семена нетерпимости и насилия. Каждое вероучение может внушить своим адептам, что позволительно поднять камень и бросить его в тех, кто исповедует иную веру.

Кто несет ответственность за все те бесчинства, которые творятся во имя религии? На этот вопрос есть вполне конкретный ответ. Ответственность несут те религиозные лидеры, которые не нашли в себе мужества призывать к смирению и терпимости представителей разных конфессий. Если пасторы, имамы и раввины считают священное слово или таинство наивысшим моральным актом, то каждый из них в своем религиозном рвении забывает, что мораль – категория неизмеримая.

Мораль – это диалог между индивидами, мораль – это то, что объединяет людей, мораль – это то, что гарантирует нам мир, в котором мы можем сосуществовать. Но если мораль обретает единственное число, если она становится непреложной и непререкаемой истиной, то мы начинаем делить мир на «мы» и «они». И тогда мы можем бросить камень в того, кто исповедует иную веру.

А ведь вера – всего лишь вера, и ничего кроме веры, независимо от того, сколь она велика и насколько она граничит с мудростью. Вере никогда не суждено стать знанием. Ибо как можно доказать веру? Как два талантливых человека с диаметрально противоположными взглядами и мировоззрениями могут переубедить друг друга, если они спорят по вопросу, предмет которого не может быть измерен или взвешен?

Кто может, не прибегая к насилию, заявлять: «я владею истиной о Боге и письменными свидетельствами, которые неоспоримы и священны?» Когда религиозные лидеры избегают четко обозначить границы веры, то благочестивые слова и таинства становятся важнее человеческой любви.

Порой, путешествуя за границей и встречая разных людей, я испытываю почти мистические чувства. Мне кажется, что я встречал их раньше. Мне могут глубокомысленно сказать: да ведь это же типичный эффект дежавю, и к тому же, посоветуют не придавать этому слишком большого значения. И наверное, будут правы, потому что в этом переживании действительно есть что-то романтическое, что-то нереальное.

Но есть в этом переживании и еще кое-что. Я чувствовал необъяснимое родство с теми, кого я встречал. Такое впечатление, что встреча с ними пробудила во мне чувства, ранее мне неведомые. И не впадая в легкомысленные религиозные излияния, я думаю о том, что далеко не все мы и не каждый из нас может пережить подобные чувства сопричастности. Чувства, которые наш практицизм пытается вытеснить сразу, как только они нас посещают. Словно они сами по себе в чем-то ущербны.

А ведь это свидетельство само по себе есть повод привлечь внимание к тому, что объединяет нас, представителей человеческой расы. Хотя где-то наверняка найдется родственная душа, которая сочтет мои откровения о сопричастности заблуждением. И та же душа, безусловно, предложит мне помощь, чтобы исцелить меня от моих чудачеств и заблуждений. И здесь я не могу не задать себе следующий риторический вопрос: разве не дикость – подчеркивать различия между людьми, при этом умалчивая об их сходстве? И это в наши времена, когда националистические настроения и партии отвоевывают себе все большее пространство в публичном дискурсе.

Перевод со шведского Катарины Мурадян.

Человек всегда обречен на одиночество. Он убеждается в этом в самых разных местах и при самых разных обстоятельствах: по дороге домой, в автобусе, в магазине, или когда лежит в постели и смотрит в потолок. Даже когда его окружают друзья, он может почувствовать себя совершенно одиноким. Знают ли другие о том, что его волнует, о чем он думает? Даже когда человек доверительно и искренне исповедуется в самом сокровенном, есть нечто, что невозможно выразить словами, нечто, что заставляет его почувствовать себя отдаленным от других.

И, возможно, так оно и есть. Ведь должно же в нас быть что-то невербальное. То, что заставляет нас искать самих себя; то, что существует ради нас самих; то, что обеспечивает наше человеческое развитие.

И именно того, что неотделимо от одиночества, нам следует, вероятно, остерегаться.

Когда-то я читал историю про охотника, который в большом лесу встретил карлика. Охотник признался ему, что хотел бы застрелить какого-нибудь зверя, потому что он охотник. Карлик выслушал охотника и проводил его в лес. Вскоре охотник застрелил птицу, которая еще секунду назад сидела на ветке и пела. Карлик спросил, почему он выстрелил в птицу. И услышал в ответ: потому что я охотник. Карлик покачал головой, он не мог понять, зачем нужно отнимать жизнь у живого существа.

Тогда охотник решил прислушиваться к тому, что говорит ему карлик. Но он никогда так ничему и не научился у карлика, который казался поистине мудрым. И именно это я и запомнил. Охотник никогда так и не смог извлечь уроки у загадочного карлика, который всегда изрекал разные мудрые мысли, но никогда не подпустил охотника в свой собственный мир.

Возможно, карлик в этой истории олицетворяет то, что находится глубоко внутри нас самих и то, что невозможно выразить словами. То, что не может проникнуть в нас и опустошить все, что находится внутри нас. То, что невозможно истребить – ни нам самим, ни кому бы то ни было. То, благодаря чему в один прекрасный день мы признаемся: нельзя стрелять в птицу, которая поет.

Перевод со шведского Катарины Мурадян.

Легко ли не оценивать свои литературные артефакты с некоторой долей отчаяния? Легко ли не поддаться пессимистическим настроениям после того, как мы сложили свое стило? И легко ли не приуныть после того, как мы обнаружили, что слова редко выражают то, что мы на самом деле чувствуем?

Но я стараюсь внушить себе, что я не отчаиваюсь, не унываю и не падаю духом. И я думаю, что именно закрытость нашего существования и нашей внутренней жизни заставляет нас продолжать и развивать свои писательские навыки. И испытывать доверие к тому, что не так-то легко описать.

Мы изучаем все и размышляем обо всем подряд. И каждый раз мы надеемся приблизиться к истине. Ведь хотим же мы приблизиться к истине, не так ли? Хотя истина, возможно, не так компактна и не так монолитна, как нам хотелось бы себе представить. Да, истина, которую мы хотели бы запечатлеть на бумаге, пожалуй, самая летучая субстанция, такая же, как и ложь. И разве часто мы обнаруживаем что-нибудь новое в наших усилиях? То, чего мы раньше не видели, или то, чего мы не хотели бы видеть.

Самый непостижимый вопрос, который человек может задать самому себе, вероятно, звучит так: кто я? Один из тех вопросов, которые приводят в движение наше мышление, затрагивают наше прошлое и наше будущее. Да, именно этот вопрос и занимает меня, и ему посвящаю я свои литературные усилия, как самому надежному компасу. И примечательно, что на вопрос о том, кто он есть, человек может ответить только в форме писательских экзерсисов, строка за строкой…

Перевод со шведского Катарины Мурадян.

Читать художественную литературу и приобщаться к чужому опыту всегда означало расширять свой кругозор. Читая литературу, мы становимся частью культурного и литературного наследия – освоение наследия предполагает идентичность и общность.

Но что произойдет с литературой, если ее чем-нибудь заменить? Чем-то, что также может расширить кругозор и объединить людей?

Говорят, мы живем в такие времена, когда все события происходят стремительно, и нам постоянно следует находиться в режиме онлайн. Но что это на самом деле означает? И как новое время влияет на отношение к литературе?

Чтение книг требует времени. Чтобы вникнуть в содержание книг, тоже требуется время. Чтобы сделать выводы из прочитанного – тоже требуется время. Иными словами, литература требует затрат времени.

Но что все это значит? Да, время стало дефицитным продуктом. Приходится в сжатые сроки справляться с огромным списком задач. И именно потому, что литература требует расходов времени, она становится все менее и менее приоритетной.

Но так ли это на самом деле? Неужели и в самом деле – время стало проблемой?

Скорее всего, всему виной – наш современный способ расставлять приоритеты.

Проблема заключается в том, что нам приходится справляться с колоссальным списком задач за очень ограниченный промежуток времени. И потому литература – или что-то другое, что требует «слишком больших» затрат времени, например, общение и беседы между людьми – постепенно вытесняются из нашей жизни.

Перевод со шведского Катарины Мурадян.